Не буди меня
Первые десятки лет своей жизни мы горим неподдельным интересом ко всему окружающему, но с бегом времени обречены на постепенное остывание. Причин остыть всегда найдется вдоволь, они — как минное поле, на которое будто под стволом карабина человека гонят будни. Будучи способными растрогаться или вдохновиться закатом в юности, мы безразличны к нему в зрелости. Тот, кого с детства вела рука любопытства и сопровождала жажда к знаниям, остынет быстрее всех.
Многие согласятся с тем, что юность — это самый замечательный этап. Когда здоровы родители, живы бабушки и даже некоторые дедушки. Дни насыщены чем-то интересным, вокруг полно друзей и все заняты какой-то важной чепухой. В это время на любое, даже пагубное пристрастие еще не клеятся ярлыки. Несомненно, юность знает толк в веселье, знает, как сделать самый серый день незаурядным. К тому же юность —самый честный по отношению к себе период. Именно на этот период приходится больше всего суицидов. Для юности радость абсолютна, а грусть и разочарования непроглядны. Потому юность так оберегают и одновременно торопят. Сначала торопят к молодости, а потом молодость подгоняют к зрелости. Стань взрослым.
Начиная с молодости начинает ощущаться легкая потеря интереса и вкуса, обещания юности съедают мрачные дни, а бывшие друзья придают слишком большую важность своей чепухе. Некоторые явления заставляют грустить своим простым наличием. А дальше мы и не замечаем тот переломный момент, когда из молодости попадаем прямиком в старость. Не замечаем, когда именно появляется это ощущение. Когда тебе двадцать пять, а чувство, будто тебе восемьдесят. Но сами преобразования происходят гораздо раньше.
Единожды хлебнув приличное количество грязи, а после, похлебывая её мелкими глотками, мы запускаем механизм самообмана. Вот это сейчас я в жопе, но через несколько лет или когда-нибудь я непременно стану богатым или же отправлюсь в путешествие, у меня непременно будет все хорошо. И чем больше ты съедаешь грязи, тем более обширными становятся твои грезы, в конечном итоге они перерастают в утопии, поражающие своей несбыточностью, проявляющие себя как желание преобразить или пробудить весь мир.
Отчаянные фанатики стремятся к созданию фильмов, книг, музыки в которых требуют нового мира. Потому что этот — слишком не идеальный, в нем слишком много злых людей, несправедливости и жестокости. Остальные потребляют и присоединяются к требованию. Но во время того как они грезят и строят планы, порции грязи поступают все также регулярно как и ранее. Ровно до той поры, пока человек сам не превратится в грязь и не станет её производителем.
Что может быть пагубнее грязи, орущей «Нам нужен новый мир!», при том, что большинство уже успело превратиться в такую же грязь? Тысячелетний Рим распался ради «нового мира», а до него и после него еще тысячи «старых миров» ради создания, так называемого нового, в котором родится новый человек. Только результат всегда печально одинаков. Каждое столетие и каждый человек в частности одинаков, он как конструкция из лего: конструкция может быть разной, но сами детали остаются одними и теми же. И влиять на них можно старыми методами. Либо через страх, используя силу, либо через вдохновение, используя ум. В каждый «новый мир», человек приносит старого себя. Мы будем рвать любой конформизм, даже если это будет невероятно приятная идиллия. Будем рвать ради того, чтобы увековечить свою личность, будем надевать маску принца, если захочется выебать принцессу, наденем маску простака, если дело дойдет до простачки. Будем убивать ради новых ощущений. Старое шоу готово развернуть свою сцену и показать привычный спектакль в любом из «новых» миров.
Общество—совокупность спящих чудовищ. Ради того, чтобы чудовища и дальше продолжали спать, стоит приспособиться к тому, что ты и дальше будешь продолжать остывать. И никакой из новых миров не избавит от этой участи. Ближе к старости большая часть вкусовых рецепторов отомрет, еда будет казаться ватной и безвкусной, а мир — скучным и неинтересным. Это неизбежно.
Я уже успел увидеть три больших революции с драками, перестрелками, жертвами, транспарантами и лозунгами. Ничего не изменилось. Остываю. Все так же рутинно катаются машины, суетятся прохожие и делаются дела от великих до маленьких. А сам не то постепенно скатываюсь в меланхолию, не то засыпаю. Если усну — не будите меня, пожалуйста. Проснусь уставшим и злым. Все ваши призывы к пробуждению—бред воспаленного самообманом ума.
